Бега [Скачки] - Иоанна Хмелевская

Тут же я отказалась и от того, чтобы молчать как рыба. Мне пришло в голову, что Дерчика в конце концов найдёт кто-нибудь другой, немедленно разразится скандал и о моем пребывании за фонтаном станет всем известно. Я там столько травы потоптала, что никто не поверит, будто я могла упустить из виду такую все ж таки крупную деталь пейзажа, и на меня падут Бог знает какие подозрения. Нет, слишком уж много риска.

Я решила устроить все как-нибудь потихоньку, камерно и тактично. Врач на месте, полиция, если и приедет, к себе внимания привлекать не станет, поскольку взывание по мегафону некогда к милиции, а теперь к полиции происходит в наши дни так часто, что всем уже на это плевать. Может быть, сенсации и удастся избежать…

— Что такое? Гоморек? — сказал вдруг кто-то за моей спиной с большим интересом. — А не Дерчик? Это меняет положение вещей…

— Дерчик не едет? — оживился кто-то другой. — Но это значит, что у этой лошади появился шанс?..

Все это время, стоя под вывешенным на стене списком жокеев, я раздумывала. Приняв решение, я покинула списки и отправилась на поиски директора от пани Зоей я узнала, что директора пока нет, он приедет попозже. Заместителя тоже нет, его сегодня вообще не будет. Складывалось все из рук вон плохо, я подумала было о руководителе бегов, заглянула наугад в несколько комнат, и мне сообщили, что руководитель бегов пошёл в расчётный отдел. Расчётный отдел находился далеко. Остался ещё один разумный человек — судья на старте, — который мог взять дело в свои руки и расправиться с ним по-умному. Лошади бродили по паддоку, а я оставила павильон дирекции и отправилась в контору.

Никто из праздношатающихся в проходах между зданиями не смог ответить мне на вопрос, пришёл ли Еремиаш. Меня это не удивило, я спрашивала без особой надежды. Начиналась игра, игроков Еремиаш не интересовал, он никогда в жизни не выдал даже крохи сведений о том, в какой форме лошади и какие у них шансы, о пари, заговорах и интригах; сам он не играл, игрой совершенно не интересовался, чем и славился много лет. Никого не касалось, тут Еремиаш или нет.

Я добралась почти до дверей конторы, когда из них выбежал маленький мальчугашка. Должно быть, местный. Я его поймала.

— Слушай, не знаешь, где пан Еремиаш? — — Нет, — ответил мальчуган. — Ну да. Не знаю. Был и ушёл куда-то.

Он тяжело дышал, дрожал и бросал во все стороны перепуганные взгляды. Я с удивлением сообразила, что этот ребёнок смертельно испугался чего-то. Он оглянулся на двери здания, вырвался у меня из рук и удрал. Помчался он в сторону лошадиных боксов. Я неуверенно заглянула в двери, все ещё думая, что же он там мог увидеть такого страшного, но увидела только двух выходящих оттуда мужиков. Одного из них я знала.

— Скажите, Панове, вы, случаем, Еремиаша не видали? — спросила я безнадёжно.

— Еремиаша? Да ведь вроде как он только что был, а? — ответил тот, кого я знала.

— Был да сплыл, — поправил его второй. — Кажется, он на конюшнях.

Я впёрлась ещё в весовую, куда посторонним лицам вход был воспрещён, и убедилась, что Еремиаша и там нет. Времени искать его на конюшнях у меня не было, поскольку конюшни занимают площадь свыше ста гектаров. Жокеи выходили с сёдлами, двое на минутку остановились, я оказалась у них за спиной и услышала всего три слова:

— Почему? — спросил один с явным удивлением.

— Василь велел, — буркнул второй.

Жокеев я видела со спины, поэтому узнала их больше по цветам камзола, чем по фигуре. Сарновский и Бялас. Едут прямо сейчас в первом заезде.

Директоров не было. Еремиаша не было. Руководитель бегов блуждал где-то в голубой дали. В конце концов меня это рассердило, нет так нет, у меня и так много дел, а тут бегай за административными работниками! Могу и подождать, вместо того чтобы заниматься оповещением кого следует. Я посмотрела на фонтан — там не было ни живой души, царило полное спокойствие. И я переключилась на лошадей.

Плохо, видимо, переключилась, потому что забыла про эту чёртову Эйфорию. Может быть, ещё продолжала рассеянно следить, не появится ли директор, а того все не было. Я окончательно сформулировала мнение о себе самой, поднялась, проверила, не появился ли директор, и с мрачной решимостью принялась использовать в собственных интересах то, что знала о Дерчике, в той мере, какая была мне доступна.

Флориан, на котором должен был ехать Дерчик, а поедет старший ученик Гоморек, носил номер четыре и выглядел замечательно. Я решила играть его с тремя другими лошадьми, триплета я изменить уже не могла, первый номер мне испакостила Эйфория, но последовательностями я ещё могла исправить ошибку. Фавориткой во втором заезде была Целия, первый номер, из конюшен расползся слушок, и вся общественность рванулась ставить на Целию. Чихать я хотела на Целию, она мне никогда не нравилась, а ко всяким сплетням у меня испокон веку иммунитет. Я упрямо поставила на то, что хотела, и наконец смогла спокойно усесться, поглядывая одним глазом в сторону директорских кресел.

Пан Эдя, добродушный тяжеловес, исповедовался, что единственный раз в жизни оказался в выигрыше на бегах. Это получилось исключительно благодаря тому, что он выиграл в начале сезона и половину денег одолжил знакомому. Вторую половину он за остаток сезона дочиста проиграл, но то, что одолжил, уцелело, таким образом, он оказался с положительным сальдо.

— А так я всегда в минусе, но не то чтобы очень сильно, — закончил он кротко. — Сейчас играю один-пять за двести.

— Первый заезд, — состроил гримасу полковник на пенсии в штатском. — Так все последовательности можно нарушить.

— Первый не первый, самое главное, что все придут как надо. Целия, почитай, уже за ленточкой!

— Фиг-два за ленточкой! — буркнула я под нос. Юрек живо обернулся ко мне:

— А ты на неё не ставишь?

— Не ставлю. Помешались на Глебовском… Бабахнул стартовый пистолет, все стали таращиться на противоположную сторону беговой дорожки, где в стартовые машины как раз входили молодые арабские лошади. Две не желали входить, одна удрала назад, и за ней гнался молодой конмальчик. Те, кто не взял бинокль, терзали тех, что с биноклями:

— Это который, Панове? Что там сбежало?

— Четвёрка, Флориан…

— Да какая там четвёрка, четвёрка красная! Фиолетовое что-то удрало!

— Стшегом!

— Не Стшегом, а Двуйницкий!

— Но там ещё что-то не желает влезать! Тоже красное. Что там у нас красное?

— Это Видзув, единичка. Единичка и семёрка. Тшаска уже вошла!

— Какая это лошадь, Тшаска? — услышала я за спиной отчаянный шёпот.

Я оглянулась. Позади меня сидела очень красивая девушка, совершенно незнакомая, наверное, она была тут в первый раз. Рядом с ней сидел один из игроков, который так засмотрелся на старт, что не слышал вопроса.

— Тшаска — это не лошадь, — сердобольно объяснила ей я. — Это тренерша.

— Замечек снова сбежал! — крикнул кто-то с биноклем.

— О Боже милосердный, я совершенно ничего не понимаю, — беспомощно сказала девушка сзади. — Замечек?

Пока лошади толпились на старте перед машинами, я могла объяснять ей все, что угодно.

— Замечек — это тоже не лошадь. Это жокей. Лошадь зовут Мимоза. И сидит на ней вовсе не Замечек, а жокей-любитель Брысь.

— Так почему они?..

— А коней узнают по цветам. У каждой конюшни свой цвет, так одеты жокеи. Они привыкли к Замечеку на Двуйницком ипподроме, а говорят все вместе и суматошно: фамилии тренеров, жокеев, названия конюшен, номера и реже всего клички лошадей. Уж не знаю почему. Да у вас все в программке ,записано.

— Ну надо же! Чтобы Дерчик так красиво вошёл! — удивился Вальдемар.

— Какой там Дерчик? Это Гоморек! Гоморек едет!

— Это как?.. Вот чёртова холера, изменения в заезде! Я и не заметил…

— Дерчик и Гоморек — это жокеи? — нервно уточнила девушка.

Я кивнула. Её спутник не обращал на неё никакого внимания. Его интересовали исключительно лошади. Брысь развернул Мимозу, конмальчик привёл Саронга, Целия сдалась, прекратила сопротивление и позволила впихнуть себя в бокс. Я перестала слушать расспросы девушки.

— Поехали! — заорал Юрек.

— Заезд начался, — объявил громкоговоритель бесстрастным дамским голосом. — Ведёт Целия, на втором месте Флориан, третья Щпротинка. На третье место переходит Саронг. Целия, Флориан, Саронг…

— Целия уже за ленточкой! — громко объявил пан Эдя-Флориан отпадёт, — решительно объявил полковник.

Все галдели одновременно. Я не высказала вслух того, что думаю о полковнике. Не пристало мне выражаться. Флориан — это мой личный фаворит, конь по наследству от Дерчика. Я ставила на него с тремя другими лошадьми, и отпасть должна Целия.

На кресло возле меня плюхнулась задыхавшаяся от спешки Мария, моя подруга, и перегнулась пополам, вглядываясь в смотровое стекло.

— Кто пришёл в первом? — спросила она напряжённо.